Поговорили со сценаристом фильма «Теснота» - победителя кинофестиваля Pacific Meridian 2017 и участника специальной программы 70-го Каннского кинофестиваля «Особый взгляд».
Дебютный фильм «Теснота» Кантемира Балагова про Северный Кавказ и непростые отношения в живущей там еврейской семье вышел в 2017 году и сразу стал мега-успешным, как у профессионалов, так и среди зрителей.
Он уже получил гран-при нескольких российских кинофестивалей, был показан в специальной программе престижнейшего Каннского кинофестиваля, сейчас им интересуется Американская киноакадемия.
На кинофестивале Pacific Meridian 2017 фильм представлял его сценарист Антон Яруш. Мы поговорили с Антоном о его работе над фильмом, суровое детство в Екатеринбурге и отдаленное будущее мира.
- На пресс-конференции ты упомянул про небинарный мир, расскажи конкретнее, что имел в виду?
- Мир развивается в сторону полового разнообразия, которое сегодня просто огромное. Мы видим людей, которые gender-fluid – то есть, просыпаются мальчиками, а к вечеру становятся девочками, мы видим бигендеров, агендеров, трансгендеров, кроссдресеров.
Мое мнение, что будущее за небинарным миром, но это довольно-таки далекое будущее, потому что сначала нам нужно побороть привилегии мужской части населения, ведь у нас до сих пор во главе Вселенной белый гетеросексуальный мужчина.
- Как это возможно?
- Ну, сам мир меняется. В России, понятно, с этим сложно, потому что у нас общество нетерпимо. И задача, чтобы люди начали понимать других, в независимости от их гендерного и прочих статусов, ложится, в том числе, и на наши плечи – тех, кто делает кино. Потому что в российском кино до сих пор кажется нормальным использование гомофобных или сексистских шуток.
А ведь мы ответственны за то поколение, которое сейчас растет. У нас любят говорить, что у России свой путь, но путь не может заключаться в притеснение какой-то категории граждан. Сам я могу принять любого человека – и женщину с бородой, и парня в женском платье, но не знаю, как сделать так, чтобы этот механизм заработал для большинства, чтобы на этой почве хотя бы не было убийств. В Москве, в Парке Горького до смерти избили парня только за то, что он был одет не по понятиям.
Вина за того рода убийства на почве ненависти лежит на государстве, потому что с принятием закона о запрете пропаганды гомосексуальности ненависть стала легитимной.
Я прекрасно помню времена, когда президентом был Медведев, и свободы в плане свободы личности и самовыражения было в разы больше. А сейчас власть дала добро, что можно бить.
- Антон, а как прошло твое детство?
- Мое детство прошло в очень неблагополучном районе Екатеринбурга – в Уралмаше. Если посмотреть, что стало с ребятами из моего двора, то выяснится, что кто-то умер от передозировки, кто-то умер, когда пытался срезать электропровода, чтобы сдать на металл. Тогда родители старались сделать все, чтобы мы с братом во дворе даже не появлялись.
То есть я приходил из школы, в которой я очень хорошо учился, сразу шел в музыкальную школу, потом у меня были занятия по спортивынм-бальным танцам. Вечером меня всегда встречал отец, потому что идти было страшно. Один раз меня очень сильно избили и старший брат пошел разбираться, а у тех парней оказался пистолет, они – стрелять, мы – бежать. Квартиру у нас грабили.
- И как только появилась возможность, ты сбежал из дома?
- Да, в 18 лет уехал в Москву, оставив родителям записку. Три месяца жил у подруги, потом кончились деньги, а работу в 18 лет в Москве я найти не смог. Поэтому я продал сотовый телефон и на вырученные деньги поехал домой.
Возвращаться было стыдно, к тому же на тот момент меня уже как полгода отчислили из юридической академии, о чем родители, конечно, не знали. И я до последнего не мог им об этом сказать, и мы вместе с папой пошли в деканат. Катастрофа.
- То есть твоя жизнь – это такая череда испытаний, которая в итоге увенчалась триумфом?
- Да, был ряд провалов в жизни. Например, я подал заявку на обучение в Берлинской академии кино и телевидения, а мне отказали в студенческой визе. На тот момент у меня опустились руки, потому что мысленно я уже жил там.
У меня с Германией была долгая история. Я сдал квартиру и на все лето уехал в Берлин, имея в кармане 250 евро. Я влюбился в этот город и вернулся в него снова на следующий год. И по возвращении в Россию я уже точно понимал, что хочу заниматься кино.
- Тебе отказали в визе и тогда ты поступил во ВГИК?
- Да, и туда было очень тяжелое поступление, потому что основной мастер не совсем хотел меня брать, хотя я поступал со вторым местом в рейтинге по количеству набранных баллов. Но он почему-то решил, что я буду писать только про гомосексуалов, хотя меня эта тема интересует в той же мере, как и вообще взаимоотношения людей: мальчика и девочки, женщины и мужчины, мамы и дочери.
Я выпустился в 2014 году, продолжал писать, не понимая, будет ли это кому-нибудь нужно.
Тогда родилась идея снять байопик про Влада Листьева, мы с соавтором написали полный метр в духе «Волка с Уолл-стрит», но поздновато поняли, что все слишком серьезно и еще живы люди, причастные к той истории.
- Ощущение причинно-следственных связей в твоей жизни есть?
- Я не фаталист. Но вот отказ Германии был явно узловым в моей жизни. Сейчас я стараюсь не выстраивать планы в голове, я могу просто помечтать о чем-то классном – о Каннах, например.
Потому что когда мы написали сценарий и я даже не знал, будет сниматься кино или нет, но был уверен, что мы попадем на какой-то крупняк. Потому что я сделал очень классную и сильную историю, которая будет понятна всем, в любой точке мира, любому человеку.
-Как ты пишешь?
– Я практически выпадаю из жизни: сажусь за компьютером и могу не выходить из-за него несколько суток, разве что только с перерывами на сон, я набираю текст, я серфю по интернету, что-то ищу.
- Ну, у тебя получились очень органичные еврейские персонажи, все эти цитаты из Торы…
- Я очень много читал статей на сайте Еврейского центра в Петербурге. И когда раввин говорит у нас про испытания, то интонация вот этой речи – очень ровной, красивой и правильной, потому что она должна всех объединить, задать всей сцене высокую ноту – она взята из одной из тех статей.
- С чего началось ваше сотрудничество с Кантемиром?
- Нас познакомила Кира Коваленко – режиссер, с которым я сейчас закончил свой второй фильм. Я прислал Кантемиру свой сценарий короткого метра, он прислал мне свой отснятый короткий метр. Я увидел, что Кантемир – это режиссер, с которым можно работать.
Потом он прислал мне идею в виде развернутого синопсиса, где очень сильной была именно криминальная линия. Я сразу предложил ему от этого отказаться и сконцентрироваться на психологическом аспекте – в семье произошла трагедия и семья не может с ней справиться.
- Работать было интересно?
- Да, очень. Героиня мне близка, все семейная линия мне понятна, и было очень интересно поработать с межнациональными взаимоотношениями.
В Екатеринбурге на предпремьерном показе фильма были мои родители и после просмотра моя мама подошла к актрисе, которая играла мать Иланы, и сказала, что та сыграла ее, а отец тоже самое сказал актеру, который играл отца Иланы. В общем, главное качество в работе сценариста – наблюдательность.
- Когда произошел переход к кино, у тебя же было юридическое, а потом культурологическое образование?
- Когда я учился на культуролога, я уже начал читать американские книги по созданию сценариев, из серии «Сценарий на миллион». И тогда же начали с коллегой снимать какое-то экспериментальное кино, без какой-либо явной структуры, не имеющее отношение к драматургии.
Тогда же написал полный метр, но если рассматривать его со стороны профессии, то это полный ужас и катастрофа, хотя я все делал по книге.
- Озвучь напоследок какое-нибудь глобальное послание человечеству?
- Все мы живем в рамках своего мира и боимся выйти за его пределы, потому что там что-то неизвестное, страшное. Но не нужно бояться, если человек ведет себя определенным образом.
Не нужно бояться, видя однополую пару, которой хорошо вместе. Не нужно бояться представителей разных национальностей, религий и прочего. Мир не крутится внутри вашего мира, мир крутится вокруг вашего мира. Нужно не бояться узнавать. Чем больше мы узнаем, тем богаче становимся и тем прекраснее делается наш мир. Потому что у всех границы мира разной широты.
У моих родителей, например, они очень узки, у меня они значительно шире, у ребят, которые сегодня школьники, границы еще шире моих. Для американских школьников, как показало исследование, вопрос ориентации вообще не играет никакой роли, они очень плавучие в этом плане.
- А когда у тебя возникло ощущение себя как личности?
- Сложно сказать. В семь лет, например, я считал, что я девочка, надевал мамины платья, туфли на каблуках, красил губы и устраивал концерты Тани Булановой. Хотел вообще стать балериной.
В 14 лет, когда меня называли девчонкой, я злился и говорил: нет, я мальчик. Потом мне вообще не хотелось как-то себя определять. Обычно мне проще работать над женскими персонажами. Кантемир как-то заметил, что герой нашего времени – женщина. Поэтому девиз на моей майке: The future is female.
