С 26 сентября по 1 октября во Владивостоке впервые пройдёт «Дальневосточная конференция региональных музеев» – масштабное событие, на котором соберутся представители ведущих российских музейных и выставочных институций. В программе – дискуссионные площадки, презентации, представление успешных практик, тренинги и лекции, знакомство с различными проектными технологиями, разными подходами в интерпретации и предъявлении культурного наследия.
Партнеры конференции: Министерство РФ по развитию Дальнего Востока, Администрация Приморского края, Благотворительный фонд В. Потанина, Российский комитет Международного совета музеев (ИКОМ России). Информационный партнёр – региональное информационное агентство PrimaMedia.
Региональный музей в России всегда имел массу проблем. В девяностые годы во время дефолта ему приходилось демонстрировать чудеса выживания. Небольшое финансирование, снижение интереса публики, отказ молодежи идти на работу – средний возраст сотрудников региональных музеев составляет от 55 до 63 лет. С момента дефолта прошло почти 20 лет, а проблемы остались те же, возможно лишь снизилась их острота.
Мы поговорили с директором музея-усадьбы Останкино Геннадием Вдовиным о роли музеев в жизни регионов, о «музеях-эмоциях» и «музеях-энциклопедиях», о том, как повысить их популярность и избавиться от нависающих над ними проблем.
- Геннадий Викторович, какое место музей занимает в культурной жизни региона? Ходят ли туда люди или он привлекает только школьников и редких туристов?
Приведу для начала пример Дарвиновского музея, где всегда много народу, много молодежи, и даже дети от ползунков до подростков. Недавно Анна Иосифовна Клюкина, его директор, обнаружила, думаю, с внутренней гордостью, что Дарвиновский музей стал ещё и популярным местом для свиданий. Выяснилось, что в гардеробе появились трехлитровые банки. Молодые люди встретились, идут в Дарвиновский музей, а букет куда-то надо деть. Ну, а женское сердце не камень, и сердобольные гардеробщицы завели для этого банки.
Вот такой, казалось бы, косвенный, поэтический, но очень хороший показатель, что музей востребован. Цветы и трёхлитровые банки. Так что у нас есть очень востребованные музеи, куда с удовольствием ходят и молодые, и пожилые. И эти музеи не обязательно столичные.
Конечно, есть и будут еще долгое время музеи, в которые загоняют организованные группы и из которых хочется бежать всем - и экскурсоводу, и публике, и смотрителям. Но тенденция сделать музей площадкой коммуникаций, она хороша.
Важно не впасть в другую крайность, чтобы музей не стал развлекаловкой. К этому тенденция тоже есть, и многие готовы к безудержной погоне за публикой и внебюджетом. Используются любые, в том числе и дурного вкуса, средства, и таких примеров тоже немало.
- Вы, как пример, музеи современного искусства имеете в виду?
Нет, я говорю о собирательном образе. Вот, скажем, во многих музеях сегодня справляют Рождество, Пасху, Масленицу и много чего еще. Иногда это бывает интересно и, хоть сколько-то, аутентично, иногда - это всего лишь толпа ряженых. А иной раз не отличишь Пасху от Рождества, а Троицу от Успения. Такую стилистику злые языки, вроде меня, называют «всё было, коньяк и цыгане, и девки в ажурных чулках». К сожалению, она становится тенденцией. Если дворянский дом, то обязательно какие-нибудь балы, сомнительные ряженые, неаутентичная музыка… Надо стараться избегать трюизмов.
- А как повысить популярность региональных музеев? Достаточно ли тут яркой рекламы или нужны какие-то кардинальные изменения в организации работы музеев?
Реклама - всего лишь приводной ремень, всего лишь один из второстепенных методов. У музея должно появиться лицо. А для этого он обязан стать нужным горожанам, он должен быть интересен, он может быть востребован, он обязан быть облюбован.
Безусловно, музей-заповедник, особенно в небольшом городе, в деревне, как, например, Музей-заповедник Поленово в Тульской области, всегда привлекает иногородних и иностранных туристов. Тем не менее, в первую очередь он важен для поленовских жителей, для жителей ближайший сел - Бёхова, Страхова, для жителей Тарусы, Тулы. И этот ближний круг и определяет лицо музея. Дальше уже молва расходится. Если местные говорят о своем музее с восторгом, уважением, то легко предположить, что так же будут говорить и приезжие люди. Понимаю, что музей-усадьба Останкино, директором которого я являюсь, работает не столько для специалистов по XVIII веку или интеллигентных арбатских бабушек, сколько для жителей окрестных микрорайонов, для которых это - центр цивилизации, просвещения и площадка коммуникаций. Так что надо каждому музею искать свое лицо, надо работать, тогда и реклама свое дело сделает.
- С какими проблемами чаще всего сталкиваются региональные музеи?
Многим региональным музеям мешает привычный образ, из которого они выросли, как та одежка, в которой уже давно тесно. Большинство региональных музеев - это музеи краеведческие, либо что-то вроде региональной картинной галереи. И то, и другое - замшелое клеймо. Все уже совсем не так. Краеведческие музеи пытаются из этого образа вылезти и убирают назидательно-эволюционную экспозицию. Пытаются найти новые языки для разговора с публикой и, рано или поздно, в этом преуспевают. А из тех, которые пребывают в старой энциклопедической модели, где музей обречён быть справочником по истории, ничего хорошего по нынешним временам не получается.
- Давайте перейдем теперь к региональным музеям Дальнего Востока. Вы можете назвать наиболее удачный музей в этом регионе и в целом охарактеризовать там ситуацию с музеями?
Я, увы, не очень много видел приморских музеев. Был в Приморском краевом музее не один раз, сотрудничал и дружу с ним. Бывал в нескольких его филиалах, висящих, по-моему, тяжким и почти мёртвым бременем на основном музее. Видел музей в Находке, и я его сочувственник. Работаю с Приморской картинной галерей. Посещал несколько музеев Дальневосточного отделения РАН.
Я вижу, что все они живые, у каждого дальневосточного музея свой путь, у каждого свое выражение лица. Они - не конкуренты друг другу. Они работают вместе, у них общие-розные проекты, у них одна-не-одна любовь, у них один-разный зритель. В целом, будем откровенны, в Приморье ситуация лучше, чем во многих регионах страны.
В ближайшее время планируется открыть несколько новых музеев – это филиалы Эрмитажа, Русского музея. Будет открываться филиал и Третьяковской галереи, уже готовится здание.
Почему ведущие музеи страны идут в регион? Какие перспективы есть у их филиалов, могут ли они конкурировать с теми музеями, которые уже много лет работают в городе?
Для таких больших имперских музеев, как Эрмитаж или Третьяковская галерея, филиалы – это возможность выставить предметы из запасников, которые не по лени и не по злобе, а по техническим возможностям не могли быть показаны публике. И это разовые перераспределения культурного продукта, назовем его так, между столицами и регионами. Поэтому в открытии филиалов ведущих музеев на Дальнем Востоке есть смысл.
Я вижу одну опасность, или сложность, в этом процессе. Понятно, что ни один музей не вывезет в филиал шедевры из основной экспозиции. А чтобы на произведениях второго порядка, не самых известных, не самых очевидных, формировать хороший художественный вкус у человека не очень начитанного, не очень насмотренного и не очень осведомленного, требуется очень вдумчивая, особенная подача, преподнесение предметов в экспозиции. Но я надеюсь на профессионализм коллег, думаю, они с этим справятся.
Что же касается «конкуренции» между приморскими музеями и филиалами федеральных, в данном случае не вижу для нее оснований. Если тебя интересует история русского искусства вообще - вот филиал Третьяковки во Владивостоке, если тебя интересует региональная специфика, отличие живописи Приморья от общесоветской или общероссийской, ее особица, ты, естественно, пойдёшь в залы Приморской художественной картинной галереи.
- Современный музей не только хранит свою историю, но и становится площадкой, вокруг которой развивается городская жизнь. Как современные музеи меняют культурный и фактический ландшафт в городах?
- Во-первых, музеи стали выходить в город. Это касается не только более или менее агрессивной рекламы, фестивалей на прилегающих территориях, «раскрашивания» и «озвучивания» города, но и попыток создания небанальной навигации по улицам города. Расширить стены музея нам не всегда возможно, но сделать более прозрачными и в какой-то мере призрачными, да - можно. Это делается, это жизненно, и это прекрасно.
Во-вторых, провинциальные музеи стали актуально и остро осмыслять региональную компоненту. Его зрителю в губернском городе не нужна история всей России от неолита до нынешнего дня как в Государственном Историческом музее. Мне это кажется значимым, если мы хотим, чтобы человек был укоренен на своей земле. И тут от музея чрезвычайно много зависит.
Наконец, активно работающий музей не только приглашает к себе людей, но и заново переформатирует связи между ними. Мне кажется, как выражается молодёжь, движуха, которая сейчас происходит, например, в приморских музеях, дает именно такую положительную характеристику. Люди заново знакомятся, видят друг друга в иных качествах. Условно говоря, встречаешь соседа по дому на какой-нибудь выставке, и вдруг оказывается, что он страстный филателист, и предмет его увлечения не просто марки, а марки по истории Приморья. Это же важно - видеть людей с другой стороны.
- Теперь вопрос по поводу интерпретации исторических событий. Некоторые страны пытаются интерпретировать события в выгодном для себя свете. Как вы считаете, можно бороться с переписыванием истории?
- История переписываться будет всегда, это не статичная дисциплина. Интерпретировать историческое можно, нужно и до́лжно самыми разнообразными способами. И чем лучше и глубже предмет, тем большее количество интерпретаций к нему приложимо. На всякую вещь можно посмотреть по-своему из разных дисциплин, методик и научных школ, и опытов, и техник, и пристрастий. Сколько людей, столько и мнений. Мы с вами подойдём, например, к портрету некой дамы XVIII века.
Вам, как журналисту, будет важно, к какому роду она принадлежит, её биография и ещё что-нибудь, а для меня как для историка искусства будет важно, что художник, к примеру, не Рокотов, а кто-то еще из его круга... Если с нами будет реставратор, он будет смотреть на то, что свинцовые белила начинают разлагаться и щёки её «уходят в свёклу». Вот вам три пары глаз людей одного поколения и приблизительно одного круга. Вот они - интерпретации. Другой разговор, что есть в гуманитарных дисциплинах понятия "зона доступных интерпретаций" и "зона адекватных интерпретаций". Это очень тонкие грани. Музей призван оставаться в поле допустимых интерпретаций.
- Можно ли интерпретировать предметы истории совсем недавнего периода?
Конечно. Могу рассказать одну байку из личного опыта. В 1990-м году бес меня попутал стать депутатом и делегатом. На одном из приемов присутствовал Борис Николаевич Ельцин, тогда председатель Верховного Совета РСФСР. Подошёл к столу, за которым аз многогрешный и А.А.В. общались и выпивали.
Подскочил какой-то мелкий помощник и сказал: “Борис Николаевич, обращаю Ваше внимание, вот, делегат-депутат Вдовин и журналист А.А.В. всегда ходят без галстуков”.
Борис Николаевич, находясь в хорошем настроении, взял салфетку и написал: "Вдовину можно ходить без галстука". У меня в архиве эта бумажка хранится. Для меня это – личные, будто бы, воспоминания. Если на это смотреть чуть шире, то это можно интерпретировать как историю о демократических вольных временах, когда можно без галстука и пиджака присутствовать на официальном приеме, а один из лидеров страны к этому спокойно относится.
Можно интерпретировать это и таким образом, что вот с такой-то вседозволенности, расшатывания устоев, снижения норм и рухнула держава, развалился Советский Союз, и начались лихие 1990-е. И так можно относиться к любому материалу.
- В одном из интервью Вы говорили об общемировом музейном кризисе, что музеи сами виноваты в этом. Расскажите подробнее, какой кризис Вы имели в виду. И почему в нем виноваты музеи?
- Я просто пересказывал одну из своих очень давних статей, которая называлась "Кризис музея как мировоззрения”. Она странным образом была востребована и несколько раз даже перепечатана. В кризисе этом, в равной вине государство, музеи и общество
Если сейчас говорить о музейной идеологии, то наши основания сильно пошатнулись; ушла из-под ног концепция музея как энциклопедии, который ответит на все вопросы и все знает. Хочешь ли физики, истории, литературы или искусства – на все вопросы были ответы.
Взамен пришла идея «музея-переживания», «музея-эмоции», куда человек идёт не столько за знаниями, сколько за впечатлениями. В ней есть здравое зерно, но при этом надо отдавать себе отчёт, что музей - это не театр, не дискотека, не цирк, не оперетта и так далее.
Когда в 1990-е годы социальная сфера если не рухнула, то сильно просела, многие функции, несвойственные музеям, были на них перенесены. Умирали библиотеки, дома культуры, дома пионеров, особенно в регионах, в малых городах и сёлах. Функции умиравших институций переходили на музей, и он был вынужден их на себя брать.
Но, всё-таки мы не можем собой заменить дом культуры, и театр при музее никогда не станет театральным кружком. Чуждые функции пора возвращать обратно. А нам нужно выработать новые основы своего ремесла, новый язык разговора с властью, с публикой, с журналистами. Мы в этом ещё не очень сильны, поскольку сами растеряны, но в этом надо честно признаться. Слишком многое поменялось. У физиков есть понятие "Демон Максвелла". Мы, мол, всегда честно сознаемся в том, что результаты наших наблюдений и экспериментов обусловлены нашей позицией в этой системе координат и нашим инструментарием. Пока мы твёрдо не скажем, в какой мы системе координат, мы этот кризис не изживем.
Говоря о том, что музеи начали привлекать людей для получения эмоций, что вы имеете в виду? Организацию в музейном пространстве интерактивных выставок, перфомансов?
Разными способами можно работать с человеческими чувствами. Есть тысячи подходов: введение звука, резких экспозиционных ходов, введение шумов, запахов, прямого театрального действа в экспозицию, сопоставление несопоставимого и многое другое. Но, повторяю, важно не заиграться.
Можно представить себе рыдающего человека в кинотеатре, но я не готов представить его в музее. Может статься, я старомоден, а, быть может, я, будучи историком, просто помню единственного человека, рыдавшего в музее. И это был Геббельс в Лувре.
Геннадий Викторович, в заключение хотелось бы задать вам вопрос про музеи-усадьбы в России. Многие из них сегодня заброшены. У государства нет денег на реставрацию. Можно ли привлечь частные инвестиции и как-то эту проблему решить?
Я буду говорить, может быть, крамольные вещи. Музей-усадьба просто так появиться не может. Если вокруг умирающие деревни, депрессивная территория, если редкие жители ещё более редкостных сёл гонят самогон и смотрят телевизор, если оттуда «семь лет скачи – никуда не доскачешь», то, простите меня, никакая прекрасная усадьба там не нужна в качестве музея. Какого бы оглушительного свойства не был бы архитектурный памятник – без людей он обречён, даже если чудесным образом найдутся деньги на его реставрацию.
В таких местах начинать нужно с малого – с домашней библиотеки, ставшей общедоступной, с театральной студии в заброшенном доме культуры, с детского кружка при школе, с краеведческих лекций и экскурсий для аборигенов, с новогодней ёлки… Музей-усадьба, музей-заповедник возникают там, где есть местное сообщество.
Мы все время забываем, что всякая усадьба - это был целый мир, «Эдема сколок сокращенный», как сказал А.П. Сумароков. И этот мир невозможен без творца. Возвращаясь к началу нашего разговора, музей, в первую очередь, нужен для «своих».
Ну и потом, когда мы толкуем о том, что хорошо бы там сделать музей, возникает вопрос - музей чего? Допустим, восстановим замечательную архитектуру, при этом у нас с вами нет никакого обстановочного комплекса, нет коллекций. Ходить по пустым залам, пускай даже дивной архитектуры?… Но ведь дивная архитектура создавалась для того, чтобы в ней что-то стояло, настоящие зодчие всегда на это рассчитывали.
Давайте, ещё раз, как сказали бы иезуиты, для закрепления:
Музей – это не храм, не цирк, не вытрезвитель, не клуб «Кому за…», не «Совет ветеранов», не молодёжная тусовка, и не дискотека…
Музей –
- хранилище;
- инструмент памяти;
- социальная институция;
- и зона ответственности.
И, как музейщик, говорю вам – это не мой и не наш музей.
Это Ваш и ваш музей.
Приходите.
Думайте.
Делитесь.
Участвуйте.
